Глава 2. Дед Андрей и воины духа

Как я уже говорил, мой дед Андрей был бывшим военным. Он был не просто военным, а воином до мозга костей. Фамилия его Саламатин. Это старая русская фамилия, происходящая от названия древней русской еды саламаты, которая делалась из сала или масла с патокой или медом.

Дед очень гордился своей фамилией. Это древняя воинская фамилия. Он считал себя воином духа. Предки его, а значит и мои, были духоборцами, воинами духа.

Я с детства был наслышан о силе и непобедимости русских воинов, и о могуществе русского воинского искусства. Андрей Саламатин, был потомком древнего воинского рода. Один из его, а значит и моих, прадедов был основателем духовного движения. Они называли себя воинами духа или духоборцами. Духоборчество имело несколько направлений или точнее ответвлений. Одним из них было Саламатинское. Их так и называли Саламатинцами, по имени основателя их традиции тоже Андрея Саламатина.

Дед Андрей, очень много рассказывал мне о мощи и древности русской воинской культуры. Истоки ее уходят в далекое прошлое в дохристианские времена. Тогда на Руси была одна вера – русская и называлась она Веда. Жрецов этой веры называли знахарями, знаниями или ведунами. Это не было язычеством, язычеством ее назвали пришедшие иноземцы, принесшие с собой новую христианскую веру. Древняя русская вера очень схожа с традиционной индийской верой, называемой сейчас индуизмом. В основе и той и другой лежит некий свод знаний именуемый Веда. У нас знающий человек произносится как знахарь или знаний, у индусов – джнани или джняни. Знание, на санскрите (древнеиндийском языке) звучит как джняна.

С приходом христианства многие русские традиции были уничтожены церковной инквизицией, но некоторые, особо значимые для выживания народа, бережно хранились и поддерживались. Часть этих знаний, смешавшись с христианским учением, сохранилась и дошла до нашего времени, в несколько измененной форме. Когда-то эта культура помогла русскому народу занять и освоить без малого шестую часть суши всей Земли. И помогает пребывать на ней до сих пор.

Меня часто спрашивают – к какой вере я себя отношу, и какую веру исповедую – язычество, духоборчество, христианство, индуизм или буддизм?

Я не отношу себя ни к какой вере и никакую веру не исповедую. Я нахожусь вне какой-либо веры. На мой взгляд, в основе любого религиозного учения лежит истинное видение и понимание того, что есть. Но со временем, проходя сквозь умы разных людей, это видение и понимание меняется, превращаясь постепенно в неведение и непонимание. Вопрос выбора веры – дело сугубо личное и каждый выбирает то, что ему нравится, то, что ему ближе по духу. Хотя в действительности этот выбор является лишь условностью и делается не человеком.

Своими рассказами о духоборчестве, христианстве, индуизме или буддизме, я не призываю к какой-либо вере, а лишь хочу сказать о том важном и ценном, что лежит в основе каждого из этих учений. О том, что досталось нам в наследство от наших предков. О том, что помогало нашим предшественникам жить, постоянно пребывая в состоянии видения, ощущения и осознания целостного единства всего, что есть, наполняя, таким образом, их жизнь высшим смыслом. Такое видение и понимание является не просто важным, но и необходимым в трудные и тяжелые времена.

Вот и моему деду это понимание помогало в жизни, особенно во время сражений на различных фронтах Гражданской, Финской и Отечественной войн, которые он прошел от начала и до конца. А также и в послевоенные годы, когда он работал начальником милиции, воюя с организованной преступностью.

Волею судьбы, я оказался приемником его знаний, что в немалой степени повлияло на возникновение во мне целостного понимания. Только сейчас мне стали понятны его слова по поводу свободы. Свобода, говорил он, является основой всего. Она есть сама среда, в которой рождается и пребывает мир. Она есть то, без чего жизнь просто не может возникнуть. Она является началом и концом всего и одновременно присутствует во всем. Именно ОНА, свободная от всего, всепроникающая, самоосознающая, самопроизвольно существующая среда, является истинной природой человека.

В духоборчестве существовало несколько направлений, Саламатинское было лишь одним из них. Но были и другие. О них мне мало что известно. Основателем Саламатинского направления был, как я уже говорил, мой прямой прапрадед. Его звали, как и моего деда, Андрей Саламатин.

Саламатинцы поселились на Серном Кавказе в начале 18 века, образовав там крупную духоборческую общину. Примерно в 1830 году их общину выселили с Северного Кавказа под Тамбов. Мой дед, Андрей Саламатин, родился в Тамбове в 1901 году.

Боевое искусство воинов, духа передавалось из поколения в поколение. Не обошло оно и моего деда. Его боевой путь начался с 16 лет. Именно в 16 лет он пошел воевать в Красную армию, и был принят в Чапаевскую дивизию бойцом кавалеристом. Чапаевская дивизия была отборной дивизией, состоявшей их хорошо подготовленных казаков профессионалов. Это означает, что уже к 16 годам Андрей Саламатин был хорошим бойцом профессионалом. Дед Андрей был двуруким шашечником. Двурукий – означает, что он мог сражаться двумя шашками одновременно, держа в каждой руке по шашке. А это мог делать далеко не каждый.

То, что Андрей Саламатин пошел воевать за новую власть, объясняется тем, что старая власть постоянно преследовала их за неустановленную государством веру. Новая же власть обещала свободу всему, в том числе и вероисповеданию. Иначе говоря, воевал он не за власть, а за свободу. В действительности же, он не выбирал, что ему делать - воевать или не воевать, а если воевать, то за кого. Его привела к этому выбору дорожка Судьбы, или, как он сам говорил - Дорожка Духа.

Перед тем, как Чапаевская дивизия была разбита, дед Андрей заболел тифом, и его оставили в одной из деревень, не зная, выживет он или нет. Возможно, что именно поэтому он и остался жив, когда почти вся Чапаевская дивизия погибла. После выздоровления он продолжил войну в качестве разведчика - пластуна на бронепоезде.

Когда он вернулся домой после гражданской войны, его встретила пустая, раскрытая настежь изба. Вся его семья и почти все близкие родственники погибли от голода, холода, и буйствующих тогда эпидемий тифа и холеры. Он сел на ступеньки полуразрушенного дома и заплакал. За кого воевал, за какую свободу - непонятно. Всех кого он любил, и хотел, чтобы жили свободно и счастливо – умерли, так и не ощутив ни свободы, ни счастья.

Примерно тоже происходило и с другими его однополчанами. У него был хороший боевой друг, с которым они вместе прошли всю Гражданскую войну. У этого друга, так же как и у Андрея Саламатина все семейство погибло, осталась только младшая сестра, которую они застали полумертвой. Вся ее семья погибла. Муж погиб в войну, двое детей умерли от голода, а она едва живая, даже не в состоянии двигаться, лежала одна в пустой хате, ожидая своего смертного часа. Звали ее Писарева Александра Анисимовна. Дед Андрей, вместе со своим другом, ее братом, выходили ее, и впоследствии она стала женой моего деда. Эта была моя бабушка Саня. Они с дедом Андреем прожили вместе хоть и тяжелую, но по-своему счастливую жизнь, вырастили трех дочерей и шестерых внуков, в том числе и меня.

О высоком боевом профессионализме Андрея Саламатина говорит и тот факт, что он полностью пройдя Гражданскую, Финскую и Отечественную войну, постоянно находясь на передовой, не был ни разу серьезно ранен. Единственный раз, во время Отечественной войны его легко зацепило осколком от снаряда. Рана была незначительная, осколок только порвал одежду и поцарапал кожу.

Во время финской войны, мой дед воевал в составе Уральской дивизии. Их дивизия попала в окружение и была уничтожена финскими снайперами «лесные кукушки». Из всей дивизии осталось в живых только трое человек, включая моего деда. Все они просто чудом уцелели.

Было много и других случаев, прямо скажем чудесного спасения, о которых рассказывал мой дед, обучая меня знаниям своего воинского искусства. Например, во время Отечественной войны, когда они ползли по минному полю, вместе с ним были еще несколько человек. Все они погибли, подорвавшись на минах. Он чудом уцелел. Какое-то звериное чутье помогало ему проползать мимо мин, не задевая за них.

После того, как немецкое командование подписало договор о капитуляции, и Отечественная война теоретически была закончена, в реальности сопротивления фашистов еще долго продолжались. Мой дед тогда воевал в одной из европейских стран. Там на одной из рек, не помню точно ее названия, на острове, у фашистов был сильный укрепрайон. И деду с его полком было поручено взять и уничтожить его. К этому острову было очень трудно подобраться. На острове находился большой холм, внутри которого и находился вражеский укрепрайон. Прекрасная позиция для длительной обороны.

Наши солдаты пытались переправиться на этот остров на плотах, но фашисты постоянно разбивали эти плоты из своих орудий. Дед рассказывал, что только он начал отплывать на своем плоту от берега, как какая-то внутренняя сила заставила его спрыгнуть с плота в воду. И тут же плот был разбит прямым попаданием снаряда. Все его товарищи погибли, а ему в очередной раз чудом удалось спастись.

Многих друзей потерял на различных фронтах Андрей Саламатин. После войны он переписывался с некоторыми семьями своих погибших товарищей, а с оставшимися в живых часто ездил встречаться.

Мой дед, Андрей, ушел из жизни, когда мне было 11 лет. С его уходом, у меня будто что-то оборвалось. Пока он был жив, я постоянно грезил о том, как стану военным и продолжу родовую воинскую традицию. Дед постоянно занимался со мной и готовил меня к поступлению в Суворовское Военное Училище. Смерть деда явилась для меня неожиданностью и надолго выбила меня из колеи, привычной для меня жизни, в которой он занимал важное место.

Я долго не мог смириться с тем, что больше не увижу его, и что он больше никогда не будет со мной заниматься. Мне постоянно казалось, что он находится рядом со мной. Я даже пытался мысленно, а иногда и вслух разговаривать с ним. Я постоянно ощущал с ним какую-то связь.

Мою мать это пугало, и она решила помочь мне избавиться от переживаний по поводу смерти деда. Она договорилась с одной знахаркой, которая была хорошей знакомой моего деда, чтобы та помогла избавить меня от болезненных переживаний. Звали эту знахарку баба Ганя. Через много лет, став уже взрослым, изучая народное знахарство и целительство, я снова встретился с ней, но уже по другому поводу.

Баба Ганя была потомственной и очень искусной знахаркой. Она знала много разных знахарских хитростей. Но больше всего она владела заговорами. В этом она была просто мастером. Она сделала все, о чем просила ее моя мать, и сделала это на совесть. Она сходила на кладбище, взяла с дедовской могилы горсть земли, а потом, придя, домой, посыпала ей меня, затем несколько раз покрутила вокруг своей оси, и прочитала какой-то заговор. После чего, я напрочь забыл все, что было связано у меня с дедом.

Я помнил, что у меня был дед, что его по каким-то причинам не стало. Но тех душевных переживаний связанных с его отсутствием у меня больше не было. Я, конечно, понимал, что он не просто куда-то делся, а умер, но относился к этому, так, будто этого никогда не было. Постепенно я забыл и о том, что собирался стать военным, и что готовился к поступлению в Суворовское Училище.

Как-то я спросил своего деда, почему его пули не брали, и сабли не рубили? Он отвечал, что его вера спасала. Какая вера, я, тогда не понял. А еще он говорил, что его от пуль защищала сила рода и оберег, которым являлся заговор его матери. Она наложила его, когда он собирался на Гражданскую войну.

В детстве мы с ребятами много играли в войну и рубились на игрушечных саблях. Мне часто доставалось, и я просил деда научить меня правильно сражаться. Дед показывал мне некоторые приемы сабельного боя, объясняя их основные принципы на рубке крапивы, которой много росло в соседнем лесу.

Однажды, я, посмотрев фильм про Чапаева, представил себя верхом на коне с шашкой влетающим в толпу врагов. Меня обуял сильный страх. Я представил, как на всем скоку влетаю в толпу вооруженных острыми саблями и пиками врагов, которые тоже летят на меня на всем скоку. Как из такой мясорубки можно было выйти живым и невредимым, мне было непонятно.

Я прибежал к деду, и спросил его: «Как можно пройти насквозь через такую армию вооруженных всадников, которая летит на тебя на всем скаку и хочет тебя порубать? Это, должно быть, очень страшно! Как тут вообще можно остаться в живых?»

Дед какое-то время смотрел на меня так, будто разглядывал изнутри, а потом начал говорить.

Ты знаешь, сказал он, когда ты летишь на врага, ты ничего не боишься. Ты, в тот момент, думаешь о другом - о том, как победить, да еще и живым остаться. Но и об этом ты думаешь несколько раньше. Во время самого боя ты не думаешь ни о чем. Бояться ты можешь раньше, до боя. А когда уже в бой пошел, ты не боишься, ты течешь. Течешь, отдаваясь дорожке своего духа, или дорожке силы. Он сам за тебя все сделает, нужно только отдаться ему.

Как это течешь? – спросил я.

Ну, так, сказал он, течешь по своей дорожке силы или дорожке судьбы, и все. И не думаешь больше ни о чем. А в это время, тело твое, само совершает то, что ему необходимо совершать - рубится, уклоняется, течет по дорожке силы. Эта дорожка силы – явление твоей дорожки судьбы, которая проводит тебя сквозь любые ситуации. Это дорожка духа, а он всегда стремиться к свободе. Если ты ее видишь и течешь или движешься по ней, то тебе нечего бояться, она тебя всегда выведет туда, куда тебе надо, туда, куда стремится твой дух. То есть, к свободе. Ведь Он и есть Свобода. Если же тебе суждено погибнуть, то ты погибнешь так, как тебе полагается, нисколько не задумываясь об этом. Это не твоя забота. Это забота твоего Духа.

Когда он все это говорил, то я видел его глазами дорожку силы, или дорожку духа. Она выглядела как светящаяся желтовато - белесая дорожка или тропка. В тот момент я пережил необычное ощущение. Я ощутил себя им во время боя. Я все видел его глазами, и одновременно не глазами, а тем, чем происходит видение. Я увидел как мы, с большой группой всадников, вооруженных саблями, стоим на окраине леса у границы огромной поляны. И ждем сигнала к атаке. А нам на встречу из-за холма вот-вот должна выехать вражеская конница.

Внимание было разлито во все стороны одновременно, а в пространстве ощущалось нарастающее беспокойство. И вдруг, в самый последний миг перед сигналом к атаке, я ощутил глубокую тишину и покой. Это был миг, когда все остановилось. Миг звенящей тишины, всегда возникающей перед бурей. И тут, словно гром среди ясного неба прозвучал сигнал к атаке. Мы сорвались с места и помчались на врага. И тут я увидел, как передо мной, словно дымка, высвечивается желтовато-белесая дорожка. Это была дорожка силы или дорожка судьбы.

Мой конь нес меня по этой дорожке прямо в самую гущу приближающегося войска врагов. А я, с ощущением глубокого покоя и одновременно с ощущением бурлящей текучести, полностью слившись с конем, летел навстречу нашей общей судьбе, абсолютно не зная, как она для нас обернется, но полностью доверившись ей.

После этого видения и переживания, я несколько дней ходил под сильным впечатлением. Постепенно это переживание улеглось, а через некоторое время я и вовсе надолго забыл о нем, а вместе с ним и обо всем, что было связано с дедом Андреем. Забыл даже и о том, что постоянно, по два, а иногда и по три раза в день занимался вместе с ним оздоровительной гимнастикой, которую он называл зарядкой или волнованием.

Все движения этой зарядки похожи на движения воды, волнами проходящей сквозь все тело. И только спустя более 20 лет, я снова вспомнил об этом. Я назвал эту зарядку гимнастикой Волнования. На мой взгляд, это название как нельзя лучше отражает суть не только этой гимнастики, но и любого движения вообще.